Женитьба

Коварный змей для первых дам

Сказал в садах Ирака,

Что каждой будет дан Адам,

Чтоб жить с ним в узах брака,

И каждый честный человек,

В надежде расплодиться,

Остаться должен с ней навек,

И, стало быть, жениться.

Вкусивших женщин и мужей

Змеиную идею,

Бог взял и вытолкал взашей

Куда-то в Иудею.

И лишь спасительный Христос,

Усвоивши задачу,

Решил по-своему вопрос,

И поступил иначе.

Он был замечен, и не раз,

С прекрасною блудницей.

За свет её прекрасных глаз

Он кончил плащаницей.

Но, помня давешний урок,

И в ней души не чая,

Он прожил данный Богом срок,

Жениться обещая.

Прошло достаточно веков,

Мы снова ждём мессию.

Под гнётом низменных оков

Все смотрят на Россию.

Приходит новая пора,

Пора остепениться,

А змей шипит из-под ребра,

Что надо, мол, жениться.

Во власти суеверия

Змей ловок и хитёр

Он втёрся к нам в доверие

И сильно в нём натёр.

Бытует опасение

Средь наших змееловов,

Что кто-то, во спасение,

Возьмёт... и сдержит слово.

Казус белли.

 Рис. Т. Сорокиной

Когда живёшь в своём уделе

Средь лавров признанных побед,

Нет-нет да вынет казус белли

Из-под полы своей  сосед.

Не то, чтоб был он обморочен,

Когда мечтал твои мечты,

Не то, чтоб стал забор непрочен -

Он просто рвёт твои плоды.

Уже он стал  цепляться взглядом

За дочерей и за жену,

И пресыщаясь тайным ядом,

Пускать наплывшую  слюну. 

К своей жене, на всё согласной,

Сосед  уже давно остыл.

Она ему за то негласно

Торит тропинки в мягкий тыл.

Окоп его в тылу не прочен,

Там часто роют в глубину,

И из окопа много  очень

Солдат выходит на войну.

Уже его толкают в спину,

Ведут из стойла за рога

И он покорно роет мину

Под твой забор, как под врага.

На твой призыв остановиться

Его бойцы ответят: «Нет!»

И перейдут твои границы,

Что отстоял покойный дед.

Война! Забитые окошки.

Война! Дымится врозь табак.

Война! Сперва страдают кошки,

Затем доходит до собак.

Война! На улицах ублюдки.

Война! В лохмотья провода.

Война! Иссохшие желудки,

И в кранах выпита вода.

Война! Уже нельзя без драки.

Война!  Уже на радость вам.

Война! И танковые траки

Гремят по вашим  головам…

- Да было ль это в самом деле?

- Ужель найдётся хоть пример!

 - Ну, вот, на днях, мне казус белли

Принёс соседский землемер…

Осторожно! Страхование жизни.

Говорят, что есть проруха,

Если ляжет дама треф,

У любой почти старухи,

Когда рядом Германн... Грек?...

Мстит наверное, подлюка,

За интрижку с дамой пик,

Отпустив на волю руки,

Распоясался, срамник.

Подъезжая тихим цугом,

Восхваляя экстерьер,

Кружит дам в порочном круге

В своём логове «Премьер».

Он чарует Вас неспешно,

Испуская тонкий флёр.

И в конце кладёт Вас нежно

У камина, на ковёр.

А потом, сплетая руки,

Будь горба Вы иль хрома,

Он в психическом недуге

Жадно входит в закрома.

Там безжалостно страхует,

Как ты, карта, не ложись,

И бросает Вас, сухую,

На оставшуюся жизнь.

Я, однажды съехав в  реку,

Встал стоянкой у огня

Вижу, едет цугом грека,

И косится на меня…

Мужские ноги

Я всю ночь прослушал звуки

Из ристалищных полей

И, как будто с Вуки Вуки,

Стал значительней и злей.

Я всенощные мученья

На  поля излить не смог

И к утру имел  влеченье

К красоте обутых ног.

Зашнурованные бутсы

Пепе Рейна и Пике

Сержей Рамоса и Бускетс

Заведут меня в пике.

Меня Триппьер не удержит,

Слава богу,он не мой,

Я смотрю, как кто-то режет

С правой левый угловой.

Пусть мошка побьёт капусту,

Брюкву пусть источит жук.

У меня в подбрюшье пусто

Из-за этих Вука Вук.

Я дрожу, видать от сглазу,

И достигнутым горжусь,

Поддаю задаром газу,

Денег нет, но я держусь.

Близок я к грехопаденью,

Раздеваюсь донага -
Вызывает вожделенье
Чья-то левая нога.

От спортивных корифеев,

А я к той минуте гол,

Узнаю что Акинфеев

Отражает ею гол.

Вот уже по всем каналам

Передали, что минюст

Занесёт его в анналы,

А ноге поставят бюст.

Бюст, совместно с имяреком,

Тут же нам, на вуаля,

Привлечёт к молочным рекам

Берега из киселя.

Пусть его увековечат,

Пусть подарят Мерседес,

Пусть нам сразу после встречи

Приподнимут НДС,

Только вот бытует мненье,

Что кисельные блага

Сильно ставит под сомненье

Игнашевича нога.

Эк, меня накрыло мощно,
Хоть почти что я не пью.

Я последствия всенощной

В тихом месте изолью.

Пусть зелёную отраву

Поглотит всеядный мох,

Ну, а я предамся в травах

Красоте девичьих ног.

ГЛАЗА САЛАХА

Нынче стали жить красиво,

Где ни плюнь, везде фанат.

Я, с тоски напившись пива,

Посмотрел  чемпионат.

Там, как будто на пленере,

Изнывая от жары,

Как один миллионеры

Наши двигали шары.

Говорят на нитях МИДа,

Чтоб не сдох я от тоски,

К нам тащили пирамиды,

Пальмы, солнце и пески.

Есть Неапольская  пицца,
Из Жироны есть хамон,
Даже прибыл во гробнице
Бывший царь Тутанхамон.

Для того,  чтоб  победить нам

И никто не помешал,

Говорят, что саудитам

Кто-то  крепко руку жал.

Но известные позывы,

Охладили пьяный пыл

И всё, что на матчах было,

Я почти что позабыл.

Помню гимн и  трепет флага…

Чья-то катится слеза…

И ещё глаза Салаха…

Очень грустные глаза.

Ходит слух, перед игрою,

Прихватив с собой нарзан,

Очень тёмною порою

Заходил к нему Рамзан.

Почитав суры Корана

Он ему, в конце концов,

Взял и выставил охрану –

Здоровенных двух борцов.

Руки крепкие громилов

Были празднично голы,

Так, что стали дети Нила,

В свои двери бить голы.

Я, позднее выпивая,

Всех вопросом искушал:

«Почему же Уругваю

Никто руку не пожал?»

А Салах к концу  июля,

Ходят слухи по ушам,

Бросит стены Ливерпуля

И уедет к ингушам.

БЕТОН.

Ах, оставьте ваши комментарии,

Не берёт меня ваш злобный яд,

Будто я подался в пролетарии,

Бросив всё и взяв тройной подряд.

Будто плюнув на весну и лето

Некогда  записанный фигляр,

В штукатуры вышел из  поэта,  

Овладев  профессией маляр.

Будто я вот-вот почию в бозе,

Надломив звенящий камертон,

Что меня уже в нелепой позе

Обхватил строительный бетон.

Не найти меня в колонках прессы,

И былой утрачен мною шик,

И теперь от прежнего повесы
На виду остался только пшик.

Будто я стал для друзей обузой,

Весь огонь отдав, как Прометей…

Что со мною развелась и Муза,

Бросив мне прижитых с ней детей…

Сплюнув яд лузгою на Привозе,

Аккурат на злые языки,

Отвечаю, не почил я в бозе,

Почивать мне нынче не с руки.

Как герой античного романа

С Музой я по-прежнему грешу,

Но  скажу, чтоб не было обмана,

Что бетон действительно мешу.

Презирая с детства вероломство,

Вероломство это мерзкий тон,

Строим  дом мы с Музой для потомства,

Поневоле влюбишься в бетон.

И предмет любовной этой страсти

Я ношу, как водится, в руках,

Не давая до поры захрясти,

Растирая ласково на швах.

Не творя запретного кумира,

Возвышая камертона тон,

О бетоне наиграла лира,

Веселее с нею строить дом.

Светлячок и моль.

Жил светлячок в стране одной,

И неба не коптил.

С весёлой песней в час ночной

Он странникам светил.

Себя в работе не щадил

И рад был до истомы,

Когда дорогу находил

Блуждающий до дому.

К высоким далям он не лез,

Он помнил про Икара,

Ещё в дали от си-диез

Он проставлял  бекары,

Но, взяв фальцетом си-бемоль,

Нарушил он завет -

К нему из тьмы явилась моль,

Летящая на свет.

Она сказала, мол, в ночи

Была совсем одна я,

Замёрзла очень, хоть кричи,

И от того бледна я,

И что рассвет ещё далёк,

И мокрая роса,

И что вели на огонёк

Её к нему глаза.

Он о её прочёл судьбе

В распахнутых очах,

И пригласил он моль к себе

На ужин при свечах.

В её трепещущих крылах

Едва струились соки

И, вот, под блюда на столах,

Запел он караоке.

Он распалился, чтоб согреть

Бедняжку, добела.

Про счастье ей он начал петь

И прочие дела…

Она сказала «Молодец!»,

Когда взошло светило,

И что на праздника венец

Лишь шубы не хватило.

Потом неслись за ночью ночь,

Объятия и губы,

И пожелания точь-в-точь:

«Ах, милый! Шубы, шубы».

Он источал хрустальный свет,

Когда в нём кровь кипела,

Она же чувственно в ответ

Лишь изредка теплела.

  

Он бился из последних сил,

Дотла сгорал нередко,

Чтоб милый друг его носил

Горжетку из кокетки.

Он тратил всё, что накопил,

На тёплые наряды,

И даже как-то прикупил

Доху из шелкопряда.

Его старанья, наконец,

Успехом увенчались.
Она пошла с ним под венец,

Где оба обвенчались.

Жизнь в браке тише потекла,

Всё чинно, благородно,

Но по ночам она была

По-прежнему холодной.

Он не на шутку загрустил,

И закусил удила,

Он ей ничем не угодил,

Ей путь не осветил он!

Она сказала: «Замолчи,

Меня ты оглушаешь,

И светом собственным в ночи

Ты всем заснуть мешаешь!»

  

Залив огонь своей души

Армянскою отравой,

Наш  светлячок потух в тиши

Навеки где-то в травах,

А ненасытную би-моль,

Опустошив бумажник,

И поглощая алкоголь,

Теперь питает бражник.